Неточные совпадения
Одно — вне ее присутствия, с доктором, курившим одну толстую папироску за другою и тушившим их о край полной пепельницы, с Долли и с князем, где
шла речь об обеде, о
политике, о болезни Марьи Петровны и где Левин вдруг на минуту совершенно забывал, что происходило, и чувствовал себя точно проснувшимся, и другое настроение —
в ее присутствии, у ее изголовья, где сердце хотело разорваться и всё не разрывалось от сострадания, и он не переставая молился Богу.
— Тоську
в Буй выслали. Костромской губернии, — рассказывал он. — Туда как будто раньше и не ссылали, черт его знает что за город, жителя
в нем две тысячи триста человек. Одна там, только какой-то поляк угряз, опростился, пчеловодством занимается. Она — ничего, не скучает, книг просит.
Послал все новинки — не угодил! Пишет: «Что ты смеешься надо мной?» Вот как… Должно быть, она серьезно втяпалась
в политику…
—
В тех формах, как она есть,
политика идет мимо коренных вопросов жизни. Ее основа — статистика, но статистика не может влиять, например, на отношения половые, на положение и воспитание детей при разводе родителей и вообще на вопросы семейного быта.
Среда,
в которой он вращался, адвокаты с большим самолюбием и нищенской практикой, педагоги средней школы, замученные и раздраженные своей практикой, сытые, но угнетаемые скукой жизни эстеты типа Шемякина, женщины, которые читали историю Французской революции, записки m-me Роллан и восхитительно путали
политику с кокетством, молодые литераторы, еще не облаянные и не укушенные критикой, собакой
славы, но уже с признаками бешенства
в их отношении к вопросу о социальной ответственности искусства, представители так называемой «богемы», какие-то молчаливые депутаты Думы, причисленные к той или иной партии, но, видимо, не уверенные, что программы способны удовлетворить все разнообразие их желаний.
По обыкновению,
шел и веселый разговор со множеством воспоминаний,
шел и серьезный разговор обо всем на свете: от тогдашних исторических дел (междоусобная война
в Канзасе, предвестница нынешней великой войны Севера с Югом, предвестница еще более великих событий не
в одной Америке, занимала этот маленький кружок: теперь о
политике толкуют все, тогда интересовались ею очень немногие;
в числе немногих — Лопухов, Кирсанов, их приятели) до тогдашнего спора о химических основаниях земледелия по теории Либиха, и о законах исторического прогресса, без которых не обходился тогда ни один разговор
в подобных кружках, и о великой важности различения реальных желаний, которые ищут и находят себе удовлетворение, от фантастических, которым не находится, да которым и не нужно найти себе удовлетворение, как фальшивой жажде во время горячки, которым, как ей, одно удовлетворение: излечение организма, болезненным состоянием которого они порождаются через искажение реальных желаний, и о важности этого коренного различения, выставленной тогда антропологическою философиею, и обо всем, тому подобном и не подобном, но родственном.
— Она ждет не дождется, когда муж умрет, чтобы выйти замуж за Мышникова, — объяснила Харитина эту
политику. — Понимаешь, влюблена
в Мышникова, как кошка. У ней есть свои деньги, и ей наплевать на мужнины капиталы. Все равно прахом
пойдут.
Умудренный
в изворотах, мелях и подводных камнях внутренней
политики, Родион Антоныч, как никто другой, понимал всю важность совершавшихся событий и немедленно
послал эстафету Раисе Павловне с нарочным: «Вершинин угостил ухой из харюзов: Евгений Константиныч скушали две тарелки.
Туда
в конце тридцатых и начале сороковых годов заезжал иногда Герцен, который всякий раз собирал около себя кружок и начинал обыкновенно расточать целые фейерверки своих оригинальных, по тогдашнему времени, воззрений на науку и
политику, сопровождая все это пикантными захлестками; просиживал
в этой кофейной вечера также и Белинский, горячо объясняя актерам и разным театральным любителям, что театр — не пустая забава, а место поучения, а потому каждый драматический писатель, каждый актер, приступая к своему делу, должен помнить, что он
идет священнодействовать; доказывал нечто вроде того же и Михайла Семенович Щепкин, говоря, что искусство должно быть добросовестно исполняемо, на что Ленский [Ленский Дмитрий Тимофеевич, настоящая фамилия Воробьев (1805—1860), — актер и драматург-водевилист.], тогдашний переводчик и актер, раз возразил ему: «Михайла Семеныч, добросовестность скорей нужна сапожникам, чтобы они не шили сапог из гнилого товара, а художникам необходимо другое: талант!» — «Действительно, необходимо и другое, — повторил лукавый старик, — но часто случается, что у художника ни того, ни другого не бывает!» На чей счет это было сказано, неизвестно, но только все присутствующие, за исключением самого Ленского, рассмеялись.
— И труда большого нет, ежели
политику как следует вести. Придет, например, начальство
в департамент — встань и поклонись; к докладу тебя потребует — явись; вопрос предложит — ответь, что нужно, а разговоров не затевай. Вышел из департамента — позабудь. Коли видишь, что начальник по улице встречу
идет, — зайди
в кондитерскую или на другую сторону перебеги. Коли столкнешься с начальством
в жилом помещении — отвернись, скоси глаза…
В каюте первого класса
шел шумный разговор, касавшийся преимущественно внутренней
политики, и сведения, которые мы здесь получили, были самого прискорбного свойства.
За обедом, однако ж, дело
пошло живее. Завязалась беседа,
в основание которой, как и следовало ожидать, легла внутренняя
политика.
Примечание Ноздрева:"Скромность почтенного автора будет совершенно понятна, если принять
в соображение, что он сам и есть тот «искусный
политик», о котором
идет речь
в статье.
— Нет! Ведь это так, шутка, что я фальшивками занимался, меня за бродяжничество сажали и по этапам гоняли. А раз я попал по знакомству: познакомился
в трактире с господином одним и
пошел ночевать к нему. Господин хороший. Ночевал я у него ночь, а на другую — пришли жандармы и взяли нас обоих! Он, оказалось, к
политике был причастен.
Все общество,
в разных углах комнат, разбивалось на кружки, и
в каждом кружке
шли очень оживленные разговоры; толковали о разных современных вопросах, о
политике, об интересах и новостях дня, передавали разные известия, сплетни и анекдоты из правительственного, военного и административного мира, обсуждали разные проекты образования, разбирали вопросы истории, права и даже метафизики, и все эти разнородные темы обобщались одним главным мотивом, который
в тех или других вариациях проходил во всех кружках и сквозь все темы, и этим главным мотивом были Польша и революция — революция польская, русская, общеевропейская и, наконец, даже общечеловеческая.
Но, конечно, вопрос этот имеет смысл только
в Церкви, и речь
идет здесь не о
политике в обычном смысле слова, а именно о религиозном преодолении «
политики», о том преображении власти, которое и будет новозаветным о ней откровением.
Эту виртуозность, игру
в серьезную мысль наше поколение внесло
в науку,
в литературу,
в политику и всюду, куда только оно не ленилось
идти, а с виртуозностью вносило оно свой холод, скуку, односторонность и, как мне кажется, уже успело воспитать
в массе новое, до сих пор небывалое отношение к серьезной мысли.
Французское правительство, изменившее по заключении Кучук-Кайнарджиского мира
политику относительно России,
послало запросы
в Оберпггейн относительно таинственной незнакомки.
— Да-с, — продолжал секретарь. — Покуривши, подбирайте полы халата и айда к постельке! Этак ложитесь на спинку, животиком вверх, и берите газетку
в руки. Когда глаза слипаются и во всем теле дремота стоит, приятно читать про
политику: там, глядишь, Австрия сплоховала, там Франция кому-нибудь не потрафила, там папа римский наперекор
пошел — читаешь, оно и приятно.
Коммунистическая власть нередко проявляет большую гибкость
в политике, она бывает очень оппортунистична
в международной
политике,
идет на уступки
в политике экономической, она готова дать некоторую свободу
в искусстве и литературе.
— И я говорю, не хорошо-с, а особенно: к чему о том через столько прошлых лет вспоминать-с, да еще при большой публике и
в народном месте, каковы есть трактирные залы на благородной половине, где всякий разговор
идет и всегда есть склонность
в уме к
политике.
Тогда сановники, без сомнения, давно искушенные
в политике,
послали даме тяжелый ultimatum: или она должна взять своего француза, или они закроют институт.
Письмо это, кроме того, что несомненно указывает на зоркий и правильный взгляд светлейшего князя на внутреннюю
политику русского государства и его обширные познания
в области европейской
политики, является также красноречивым доказательством его беззаветной любви к родине и неусыпной заботе о
славе обожаемой им монархини.
Были люди, которые верили ей на слово, что
в переписке ее с госпожою Монс, соотечественницею ее и временною любимицей Петра I [Речь
идет об Анне Иоанновне Монс (?—1714), дочери мастера
в Немецкой слободе под Москвою, фаворитке Петра I.], заключались известия обо всех движениях русской
политики.
За ужином разговор не
шел более о
политике и обществах, а напротив затеялся самый приятный для Николая о воспоминаниях 12-го года, на который вызвал Денисов, и
в котором Пьер был особенно мил и забавен. И родные разошлись
в самых дружеских отношениях.
Я понял, что его религиозная мораль попала
в столкновение с своего рода «
политикою». Он Тертуллиана «О зрелищах» читал и вывел, что «во
славу Христову» нельзя ни
в театры ходить, ни танцевать, ни
в карты играть, ни многого иного творить, без чего современные нам, наружные христиане уже обходиться не умеют. Он был своего рода новатор и, видя этот обветшавший мир, стыдился его и чаял нового, полного духа и истины.